Здесь денег нет. Эколог и гидробиолог Артём Акшинцев о «нищете и бюрократии» российской науки

Артём Акшинцев — эколог и гидробиолог, научный сотрудник Института водных проблем РАН, руководитель первой научно-популярной библиотеки «Научка», академического экологического сообщества «Экос» и научно-популярного экспедиционного клуба Russian Travel Geek.

Устав от нищеты и бюрократии российской науки, молодой ученый решил создать научно-популярные туристические экспедиции в самые труднодоступные места планеты, чтобы оплачивать собственные научные исследования.

Ученым в России до сих пор приходится ломать голову, как же найти деньги на свои исследования

К сожалению, в России очень плохо обстоят дела с грантами на полевые исследования. Это я на себе прочувствовал. Когда я только начинал заниматься бактериями на Камчатке, получил один небольшой грант. И по нему нужно отчитываться за каждую копейку.

Когда поехал на Камчатку по гранту, то договаривался о том, что мне дадут машину за несколько бутылок коньяка. Никаких чеков, конечно, не давали. Ты же не будешь прикладывать чек от бутылки коньяка к отчету по гранту. Приходилось думать, как это все правильно оформить, чтобы у тебя приняли отчет о потраченных средствах.

Отчет по гранту съедает огромное количество времени, сил, нервов. Я понял, что больше не хочу с этой системой связываться. Поэтому большое количество людей, которые могли бы стать классными учеными, уходят в частные компании или уезжают за рубеж.

Здесь денег нет

В России печально обстоят дела с научным сообществом. Есть успешные институты. У меня есть знакомые, которые работают в институтах и получают зарплату 100 тысяч рублей. Это нормальные деньги для Москвы, но это скорее исключение из правил. Обычно ты приходишь в институт на зарплату в 16 тысяч, плюс от грантов в районе 4 тысяч. И какой наукой ты можешь заниматься? На что хватит 20 тысяч рублей?

В итоге сильно падает эффективность, и у тебя остается все меньше времени для науки. Крайне тяжело заниматься исследованиями в таких условиях.

Конечно, финансовый вопрос еще зависит от удачи. Бывает так, что тебе везет, сходятся звезды, и ты знакомишься с нужными людьми, которые тебя зовут на какое-то хорошее место в институте. Примерно 20% молодых ученых так везет. Но, в своем большинстве, в институтах безденежье, и работают там энтузиасты, которые просто привыкли уже так.

У меня много знакомых молодых ученых, например, на Камчатке, потому что им нравится заниматься наукой, и они понимают, что, кроме них, просто некому. Но это история типа: пока кобыла не сдохнет, она должна ехать. Это безумный подход. Поэтому многие уезжают.

В России для проведения одного исследования тебе понадобиться пять лет работать непонятно как, много сил тратить на поиск денег, а уехав за границу, ты проведешь это же исследование за два месяца.

Остался, потому что у нас весело

Когда я только заканчивал экологический факультет РУДН и начал заниматься термофильными бактериями, которые постоянно живут в воде при температуре выше 45 °C, мне предлагали переехать в Йеллоустоун в США. Это место, где впервые открыли термофильные бактерии. Тогда неопытность и патриотизм сыграли свою роль, и я не уехал. Позже понял, что очень тяжело здесь заниматься наукой, но как-то остался, потому что у нас весело. Я не знаю, как по-другому это описать.

Как с главой МЧС генерал-майором Игорем Махно, который сказал, что никаких выбросов не было, никаких мертвых морских обитателей не было. Все это фотошоп, вам все привиделось. Он сделал свое заявление сразу после выступления губернатора Камчатского края Владимира Солодова, который признал выбросы и экологический кризис. Настолько тупо, что похоже на шутку.

Среди ученых много бабушек и дедушек, которые пьют чаек и ничего не делают для развития науки

Во многих институтах РАН после 90-х получилась такая ситуация. Там остались те, кто давно работал и прижился, а вся молодежь ушла из науки или уехала за рубеж. Сейчас вроде бы условия стали лучше, чем в 90-х. Есть большое количество именитых ученых 65+ и большое количество желающих стать учеными до 30 лет. И вот получается разрыв 35–40 лет между ними. Как будто выдернули из цепочки питания один элемент. Нет людей, которые будут наставлять молодых.

И во многих институтах «старая школа» печатается в лучшем случае в журналах списка ВАК (на русском). Но это нужно только для галочки, в мире эти журналы никто не читает. Публикуешься в никуда. Сейчас язык науки – это английский, а люди 70 лет обычно не знают английского, либо не знают, в какие зарубежные журналы писать, куда нужно «стучаться».

Экспедиции Russian Travel Geek

Экспедиции у нас небольшие. Обычно это 16 человек: 2–3 гида и 13–14 туристов. Есть у нас формат кэмпов, когда мы в основном живём на одном месте, ежедневно совершаем вылазки-радиалки и возвращаемся обратно на базу. В кэмпах может участвовать до 20 туристов.

Мы делаем так, чтобы не было дискомфорта от «толпы». В RTG есть отбор, так что к нам попадают только адекватные ребята. К тому же часто мы ходим в достаточно опасные места, поэтому небольшое количество участников обусловлено и необходимостью приглядывать за доверившимися нам людьми.

Большая проблема всех туристических объединений в том, что отважных девушек гораздо больше, чем парней. Мы стараемся делать так, чтобы гендерный состав был из 50% женщин и 50% мужчин. Если сказать в 2020 году, что ты не берешь женщин, то тебя будут хейтить. Но мы просто понимаем, что чаще всего парни могут нести вес больше. В наших экспедициях по диким местам Земли – это важный фактор.

Когда фактически ты прошёл одну из экспедиций, это уже даёт тебе квоту доверия со стороны человека из нашей тусовки. У нас есть ядро человек в 300, которые постоянно общаются в нашем чате в Телеграм. Хотя эти люди ходили по разным маршрутам, но люди остаются вовлеченными, и получается своеобразный нетворкинг. Через чат частенько находят соседа в съемную квартиру или работника в свой стартап.

Есть четыре направления нашей деятельности

Научно-исследовательские экспедиции, с которых все начиналось

Когда у нас есть научная задача, в которую нужно дополнительно привлекать людей. В этом году, когда у нас была экспедиция в Приэльбрусье, ребята делали современный атлас оледенения Эльбруса.

Там нужно было делать 3D-моделирование, съемку с дрона, нести тяжелую технику. И также надо было анализировать и сравнивать со старым атласом оледенения 60-х годов. Искать одинаковые точки съёмки. Смотреть, как было раньше, как обстоят дела сейчас.

Если говорить про экспедицию в Кодар (горный хребет в Забайкалье), то там стояла задача отбирать и подготавливать к транспортировке образцы, заполнять карточки для гербария МГУ. Здесь туристы ходили по тропам Кодара, а сам глава цифрового гербария МГУ Алексей Серегин рассказывал про растения этой местности.

Научно-популярные экспедиции, в которых не происходит никакого отбора проб

Гиды рассказывают об окружающем мире с научной точки зрения. Например, они рассказывают, почему эти горы около нас выглядят именно так, а не иначе, какие геологические характеристики региона, какие растения растут, какие птицы пролетают мимо нас.

У нас есть гляциологи, которые рассказывают про ледники. Гораздо интереснее идти, слушать гида-ученого и понимать, как и почему сформировались русла этих фотогеничных рек, чем просто удовлетворяться красивой картинкой.

Работа в заповедниках

Уже несколько лет у нас идет работа в Байкало-Ленском заповеднике, в котором мы проводим учет бурого медведя. Мы идем на катерах вдоль заповедника с заместителем директора по науке заповедника Светланой Бабиной, и она обучает группу, как искать медведя на берегу. Мы высаживаемся на берег, идем по медвежьим тропам, считаем метки на деревьях. Чем больше глаз и рук, тем лучше и точнее получается мониторинг.

Кэмпы и фестивали RTG

Это науч-поп с комфортными условиями – гостиницы, жилье, удобные трансферы. Эта история про отдых в приятной компании. Обычно туда попадают процентов 90% людей, которые ходили с нами в экспедиции. Мы там общаемся, веселимся, а вечером идут лекции. Недавно у нас была Гульнара Василевская — геолог ЛУКОЙЛа. Она рассказывала про нефтедобычу, с чем они работают. Показывала их карты, рассказывала, как происходит георазведка. Такие лекции хороши для внутреннего понимания функционирования мира.

Прибыли не бывает

В формате кэмпов, когда мы выезжаем на 4 дня, взнос в районе 25 тысяч рублей. Экспедиция на Камчатке обойдется в 65–70 тысяч рублей. А Танзания, Кения, Шпицберген – это выше тысячи долларов. Перелетами мы не занимаемся и не предоставляем людям экипировку (палатки, спальники, рюкзаки). Это такой дополнительный фильтр, который помогает людям понять, на что они подписываются.

У нас, как таковой, прибыли не бывает. Мы все тратим на экипировку, на гидов, потому что им зачастую нужно оставаться в регионе еще и после окончания экспедиций с туристами, на разработку новых регионов.

Антропогенное воздействие на планету огромно

Пластика очень много. В конце 50-х годов появился одноразовый пластик, спустя всего 70 лет его уже можно встретить буквально везде на нашей планете. Если говорить про Россию, то у нас вообще нет понимания экотуризма.

То есть стандартная ситуация, когда у туриста кончается бутылка воды или ещё какой мусор образуется – и он просто выбрасывает всё. Ты идешь по прекрасному лесу и вдруг видишь, что валяется на земле шкалик, ты его подбираешь, чтобы выбросить потом, но внутри тебе противно за род людской.

В начале октября ко мне обращалось много людей. Каждый день по пять прямых эфиров или что-то подобное, потому что публичных экологов мало. И это проблема. Есть замечательная барышня Светлана Радионова, которая возглавляет Росприроднадзор. Она выкладывает в своем Инстаграме новости, касающиеся Камчатки, Норильска, но у нее 18 тысяч подписчиков. Это не очень большая цифра.

Я аккумулирую знания, которые приходят от друзей с Камчатки, из официальных источников, из лабораторий, которые проводят анализ проб, и пытаюсь говорить понятным и простым языком с журналистами.

Сейчас главная рабочая версия – это «Красный прилив», усугублённый «штормовым выбросом» и эвтрофикацией прибрежной зоны за счет смыва неочищенных сточных вод. Очистные сооружения Петропавловска-Камчатского (численность населения — 180 тысяч) очищают максимум 50% сточных вод. В Вилючинске (22 тысячи) практически нет очистных сооружений. Также повлияло и то, что была сначала холодная погода с дождями, а затем солнечная.

В России большая проблема с разливами нефтепродуктов. У нас в Сибири часто происходят прорывы трубопроводов.

В России полно экологических проблем. Чиновники еще не понимают, что экологическую проблему нельзя замалчивать, а нужно сразу пытаться решить. Потому что в долгосрочной перспективе все это приведет к экономическим потерям, если говорить языком денег.

Это не просто: «Ой, как жало морских звезд!» Непосредственно падает биопродуктивность моря или океана. Океан – ценнейший источник ресурсов, в том числе экономических. Рыба, крабы – это многомиллиардные отрасли. Если в океане происходит какой-то сбой, то люди теряют деньги.

Пытаешься говорить с чиновниками языком денег, потихоньку начинают это понимать, но все равно очень медленно.

Матвей Антропов
Фото: Russian Travel Geek