Публикуем доклад Владислав Иноземцева, доктора экономических наук, директора Центра исследований постиндустриального общества, который был размещен на сайте mk.ru.
В последнее время ситуация в российской экономике становится все более странной. С одной стороны, МВФ снижает прогноз по темпам роста на ближайшие годы, а Минэкономики пугает нас катастрофой на рынке кредитования частных лиц; с другой — федеральный бюджет демонстрирует рекордный профицит (2,98 трлн рублей за январь–сентябрь текущего года), показатели инфляции и безработицы находятся вблизи минимальных значений. При этом после долгого периода снижения реальных доходов населения Росстат заявил об их резком росте, а для главы правительства, только что указавшего на рост объема промышленного производства, оборота розничной торговли и не забывшего о последовательном улучшении позиции России в разного рода международных рейтингах, «очевидно, что если говорить об экономике, то в целом у нас все в порядке». При этом в мире далеко не все спокойно: замедление глобальной экономики продолжается, и срыв в новый кризис может произойти практически в любой момент.
Россия сегодня готовится к возможному приходу извне новой волны проблем довольно традиционно: мобилизуя максимальное количество резервов (что, напомню, стало основой успешного с точки зрения финансового положения населения прохождения через низшую точку кризиса 2008–2009 годов). Государственная «подушка безопасности» быстро растет: по официальным данным, Фонд национального благосостояния с 1 января вырос почти вдвое (если быть точным, на 96,4%), и эти средства могут балансировать бюджет в течение пары лет, даже если цена на нефть провалится ниже минимальных для 2010-х годов $29 за баррель. Вполне естественно, что подобное богатство для многих является своего рода красной тряпкой, и желание потратить (извините — инвестировать) хотя бы часть этих денег сегодня отмечается все чаще.
Подходы сторонников и противников «освоения» ФНБ сегодня отражают, я бы сказал, традиционные стили поведения педантов и алармистов.
С одной стороны, имеется консолидированная позиция Правительства и Банка России. Первый вице-премьер и министр финансов Силуанов говорит о том, что вложения из средств ФНБ возможны только после достижения ликвидной частью Фонда уровня в 7% ВВП и при отсутствии риска последующего сокращения этой части ниже 7% ВВП (иначе говоря — риска серьезного глобального кризиса и уменьшения поступления валюты в страну). Первый зампред Банка России К.Юдаева добавляет, что подобные траты, если они будут проводиться в России, должны быть в значительной мере независимы от колебания нефтяных цен. Обе позиции выглядят обоснованными — прежде всего потому, что сейчас экономика плохо «переваривает» даже текущие бюджетные инвестиции: в этом году расходы федерального бюджета администрируются медленнее всего за одиннадцать лет, а многие национальные проекты не выбирают выделенные на них средства. При этом российские частные и государственные компании выплачивают рекордные дивиденды, все чаще направляя на них весь свободный денежный поток, — это означает, что проблема состоит не в отсутствии денег, а в недостатке перспективных проектов или в опасениях бизнеса относительно возвратности вложений. В таких условиях сложно поверить в то, что вброс в экономику «сверхнакопленных» нефтедолларов способен серьезно изменить ситуацию.
С другой стороны, руководители госкомпаний и многочисленные эксперты, выступающие за дальнейшее повышение роли государства в экономике и чуть ли не за возврат к советской системе планового хозяйства, предсказуемо высказываются в пользу ускоренного использования накопленных капиталов. Примечательно, что к ним недавно de facto присоединился и наиболее известный системный либерал А.Кудрин, который, комментируя новый макропрогноз правительства до 2024 г., предполагающий повышение темпов роста ВВП в 2021 г. до 3,0%, указал на его нереалистичность и призвал как можно быстрее изыскать дополнительные инвестиционные ресурсы, и вложить часть накопленных в ФНБ сумм в российские ценные бумаги не дожидаясь достижения заветного рубежа в 7% ВВП. Правда, следует заметить, что аргументация главы Счетной палаты выглядит несколько странно: он, в частности, говорит о «сокращении ненефтегазового дефицита [бюджета] за последние три года практически втрое — до 6,1% [ВВП]» и настаивает на том, что дальнейшее сжатие бюджетных расходов опасно. Между тем арифметика такого расчета ставит в тупик: если его автор прав, то три года назад — в 2015–2016 гг. — ненефтегазовый дефицит должен был составлять не менее 18% ВВП, что превышало бы все расходы федерального бюджета тех лет. Поэтому к аргументу о серьезном сжатии госрасходов в последние годы я относился бы с не меньшей осторожностью, чем к тезису о линейной зависимости объемов инвестиций и темпов роста (в 2000–2007 гг. они не превышали 17% ВВП против нынешних 20–21%, но экономика прирастала на 7–9% в год).
На мой взгляд, в текущей ситуации основное внимание должно быть сосредоточено не на обеспечении роста госинвестиций, а на совершенствовании инвестиционного климата, позволяющего привлекать частные средства (тот же А.Силуанов справедливо подчеркивает, что любые разговоры о тратах ФНБ могут начинаться в случае, если частные инвесторы вложат несколько рублей собственных средств в расчете на каждый выделенный из капитала фонда рубль, а сами инвестиции будут характеризоваться значительным кумулятивным эффектом для экономики в целом). Успех в данном случае, как мне кажется, зависит от двух факторов.
Первым представляется макроэкономическая стабильность — и тут большая часть проблем выглядит решенной. Осуществлен переход к плавающему валютному курсу и режиму инфляционного таргетирования; увеличилась устойчивость экономики к скачущим ценам на нефть (осенью прошлого года они падали почти на 40%) и новым санкциям. Реализуется «налоговый маневр», а цена нефти, позволяющая сбалансировать бюджет, опустилась со 120 долл./бар. в 2013 г. до текущих 40 долл./бар. За последние два года удалось переломить ситуацию с динамикой производительности труда (по предварительным итогам прошлого года ее повышение по экономике в целом составило более 2%).
Вторым является работа по улучшению инвестиционного климата, как бы банально это ни звучало. Над этим сегодня трудится весь экономический блок правительства: подготовлены законопроекты о новом механизме специнвестконтрактов и о защите и поощрении капиталовложений; ведется предметный диалог с РСПП для выработки решений по отдельным инвестиционным проектам; прикладываются значительные усилия для популяризации предпринимательства (цель тут — создать в малом и среднем бизнесе 6 млн новых рабочих мест и в 1,5 раза увеличить его вклад в ВВП); разрабатываются механизмы поощрения инноваций; особое внимание уделяется объективному и беспристрастному судопроизводству. В правительстве исходят из того, что Россия попала в хорошо известную многим странам «ловушку среднего дохода», выход из которой может быть осуществлен лишь на пути расширения «гарантий безопасности» предпринимательской деятельности и строительства инновационной экономики.
С финансовой и бюджетной точек зрения в России наблюдаются сугубо позитивные тренды. Доходы бюджета устойчиво растут при том, что расходы сократились в 2014–2018 гг. на 2,6% ВВП, что не подтверждает широко распространенного тезиса о бездумном разбазаривании средств. Поэтому сегодня необходимо сосредоточить основное внимание на диалоге власти и предпринимательского сообщества; создании условий для возвращения российских капиталов, ранее ушедших за рубеж, и привлечения иностранных инвестиций; наконец, на совершенствовании судебной системы и защите прав собственности. Все это, конечно, гораздо сложнее реализовать, нежели одним росчерком пера отписать крупным компаниям миллиарды рублей из ФНБ — однако только продуманная политика по изменению инвестиционного климата способна обеспечить стабильный хозяйственный рост, в то время как «точечные» проекты, как показывает практика, часто оборачиваются не доходами, а лишь дополнительными тратами на их поддержание и развитие на протяжении многих лет. Сегодня было бы самым правильным не трогать «подушку безопасности», которая должна сохраняться на случай необходимости экстренной поддержки платежеспособного спроса по образу и подобию того, как это было сделано в 2008–2009 гг. — хотя бы потому, что признаки приближения нового циклического кризиса становятся все более очевидными.
Подпишитесь на нас: