Не о классике

Текст: Александра Новикова

Уникальный концерт местного неоклассика Эдуарда Малова пройдет четырнадцатого мая в Екатеринбурге. The Ekb Room побеседовал с композитором и решил рассказать Вам о том, что же такое неоклассика, и почему инструментальная музыка вновь набирает популярность.

- Эдуард, почему ты решил заниматься именно неоклассикой?

- Когда я начал этим заниматься, я вообще не знал о неоклассике. В начале я занимался электронной музыкой, а потом попробовал написать что-то оркестровое. Я не умел играть, но хотел писать музыку к фильмам, а компьютер, оказывается, вещь крутая: можно и без особых навыков делать крутые вещи. Два года я занимался киномузыкой. - На кинопоиске отмечено, что ты являешься автором саундтреков к двум фильмам. Или уже больше?

- Уже больше. Я ещё и с рекламщиками работал. Например, по телевизору крутили рекламу “Мотив” с моей музыкой. Я работал с крутыми ребятами, с которыми мы снимали социальный ролик и для ГИБДД, и для УГМК.

- Ты пишешь музыку непосредственно к фильмам и роликам, или уже готовые мелодии становятся саундтреками?

- Когда как. Второй вариант самый благоприятный. Как-то раз мне просто сказали, что хотят взять мою мелодию, и дали денег.

- Похоже ли написание саундтреков на сочинение в школе на заданную тему?

- Да нет. Забавно, что есть просто музыка, а есть музыка с какой-то нагрузкой. Как раз, когда ты пишешь к фильмам – ты смотришь сцены и думаешь, что там надо. Разговариваешь с режиссёром и, исходя из этого решаешь, что ты примерно сделаешь. Самое сложное, что я писал, это музыка к рекламе на телевидении, потому что она невероятно короткая: тридцать секунд. Рекламщики – классные ребята, но хотят слишком многого. Вот здесь герой должен понять, что он такой крутой чувак, украл телефон. Через секунду он уже должен понять, что он не прав. Нельзя уложить в такой промежуток времени столько всего. Только с восьмого раза всё получилось. - Тебе понравилось то, что получилось в итоге?

- Честно говоря, получился лучший вариант из всех, которые были. Есть такая плохая вещь: когда тебе дают какой-то пример, люди на него опираются. И когда ты даёшь что-то непохожее, они начинают: что-то здесь не так. Сначала я писал по-своему, и семь раз было что-то не то.

- Как ты на это выходил?

- Совершенно случайно. Я писал музыку киношную и оркестровую, а в какой-то момент оказалось, что существует неоклассика, и я попадаю под её определение. В сентябре я пришёл к мысли, что надо играть самому. Точнее, к мысли я пришёл ещё раньше, и это было забавно. Этим летом Детская филармония собирала деньги на большой крутой рояль за 5,5 миллионов, и в рамках этого проводились различные акции. Первая из них была “Рояль в кустах”, когда в дендропарке собрали кучу фортепиано, разукрасили их и раскидали по городу. Я возвращался домой ночью с 31 августа на 1 сентября, и на плотинке стояло жёлтое фортепиано в чугунной беседке. Я сел, поиграл и понял, что умею играть. И как-то так и пошло. Сейчас я в основном я пишу для себя и для скрипачей, но у меня есть проект оркестровый.

- Ты главный в Камерном оркестре университета?

- Собрать этих ребят было моей инициативой. Как-то в субботу я ждал кого-то в УрГУ и услышал звуки фортепиано: парень играл Рахманинова. Я обрадовался и предложил ему сотрудничество. Сначала я думал, что мы будем собираться и играть музыку из фильмов, но теперь мы играем мою музыку. - Ты сразу пишешь для многих инструментов или потом уже переложения делаешь?

- В силу того, что фортепианная партия в неоклассике очень простая, и это скорее какой-то аккомпанемент, поверх него я уже пишу партии для всех. Процесс написания музыки – странная вещь. Либо у тебя есть в голове идея, и ты пишешь мелодию и его обрабатываешь, либо это всё происходит спонтанно. Тот же Миша Мищенко, московский неоклассик, рассказывает, что он находит контакт с космосом и входит в импровизацию. Примерно так это всё и происходит.

- Ты знаком с нотной грамотой?

- Более чем. Когда я начал заниматься оркестровками, писать к фильмам и интернет-сериалам, мне стало интересно, как записывать ноты. Я всё это выучил, читал умные книжки, которые проходят в консерватории. Теперь я вполне могу написать партитуру и для симфонического оркестра, чем летом, собственно, и собираюсь заниматься. Я хочу сделать большой концерт, в котором будет два отделения: камерная музыка, которую я сейчас играю, и большое симфоническое произведение. Я думаю писать русские симфонические поэмы с  ориентацией на сибирско-уральское.

- Какие исполнители и композиторы на тебя повлияли?

- Сейчас я почти не слушаю музыку, кроме современной танцевальной, так как всё это дело оседает в подсознании и воруется, даже когда ты сам этого не хочешь. Когда я увлёкся классической музыкой, я переслушал её, грубо говоря, всю. Ну, есть там классные дядьки вроде Чайковских, Рахманиновых. А вообще, классическая музыка – вещь крайне непопулярная.

- Можно ли считать, что неоклассика – возврат к традиционному, возрождение классического?

- Наверное, первые упоминания о неоклассике – это всем известные фильмы “1+1” и “Амели”. К Амели писал музыку Ян Тирсен, а к “1+1” – Людовико Эйнауди. Это живая легенда, из-за которой я и начал заниматься неоклассикой, у которой относительно простая структура и приятная гармония. Как по мне, это некоторое влияние восточной музыки на западную. Мне нравится, что происходит такой возврат к инструментальной музыке. Новое – это хорошо забытое старое. Может быть, у нас такойвозраст, сопровождающийся жутким цинизмом. Лучше всех под это подходит Шнитке с его угнетающими произведениями. Аудитория, которая слушает такую музыку, это молодёжь, которая ищет гармонии и пытается расслабиться таким образом.

- Насчёт России: в Москве целый лейбл с подобной музыкой?

- Да. Ребята умеют делать деньги , но у них есть такая мерзостная русская черта: они выдаивают артиста – и всё, пока. На западе музыкантам помогают развиваться. Раньше у них был один главный неоклассик – Миша Мищенко, теперь они ищут новых артистов. Недавно они открыли свой филармонический зал,  помещение на 238 человек, где планируют достаточно часто давать концерты. Там уже выступали Илья Бишвели, Миша Мищенко, Егор Грушин. Их же лейбл основывался и как пост-рок, но потом всё это дело разрослось. Они открыли филармонию и прочувствовали, что неоклассика – модное течение. Не знаю, когда эта тема докатится до Екатеринбурга.

- Ты получаешь какую-то выгоду или работаешь просто за идею?

- Просто за идею. Иногда я зарабатываю,  но это непостоянный заработок.

- Расскажи о своём дебютном концерте, который проходил в декабре?

- Я не помню, за сколько я начал к нему готовиться, но времени было мало, и дописывал всё я как обычно в последний момент. В прошлый раз я играл сам только четыре произведения, сейчас я накидал плейлист в тринадцать произведений. Наверное, я даже попереживать и не успел. Тогда мы играли ещё полным составом. Сейчас он будет меньше, и музыка будет другая. - Всегда ли участников оркестра устраивают партии, которые ты им пишешь?

- Мы любим друг над другом издеваться. Например, я, как не скрипач, иногда пишу вещи как бы играбельные, но зверские. Если что-то вообще невозможно сыграть, то что-то меняем. Все играют в своё удовольствие.

- Как ты придумываешь названия для своих произведений? Все они с неким оттенком романтики.

- Вообще, названия – это самое тяжёлое. Какие-то очевидны. Самое романтичное – это произведение “Она”. Сначала я просто его написал, а через две недели игры я понял, о ком оно. Но не всегда так везёт. Здесь я отделался в три буквы. Самое тяжкое для меня было “Расцвет”. Я хотел изобразить что-то типа вдохновения, но не просто. Я подсел на написание музыки ночью. Две недели думал, как назвать то произведение, а по пути в университет понял, что это именно “Расцвет”.

- Бывает такое, что сначала приходит в голову название, а потом уже пишется само произведение?

- Да, но скорее для оркестровых произведений. Они более осмысленные. Более концентрированные мысли и посылы укладываются в саму партитуру. Если что-то делать на фортепиано, это будет чересчур серьёзная музыка. Мне проще писать по-другому. Я пишу аккомпанемент, потом пишу саму музыку и только потом понимаю, о чём она. Например, однажды я в ночь с августа на сентябрь я чувствовал осенний ветерок. Так появилось произведние “Шёпот осеннего неба”.

- По сути, в названиях часто отражается именно то, чем ты вдохновляешься для написания произведения?

- Мне кажется, что вдохновляюсь-то я в основном людьми. Я крайне социальный человек. Люди бывают разные. Некоторым из них посвящены произведения. Одно – товарищу из Красноярска. А из того, что звучало в прошлый раз – произведение “О чём молчит ветер”, написанное о девушке. Когда мы познакомились, она рассказала о своей нелёгкой жизни, и меня это сильно вдохновило.

- Может быть, ты хочешь что-то сказать для читателей о предстоящем концерте?

- Будет очень классно. Зовите друзей.

Ссылка на мероприятие: https://vk.com/club70635464

Фото: Александра Новикова, страница Эдуарда Малова вконтакте