«Фиктивный кинотеатр» Мари Лозье: арт, панк и видео

В лофт-проекте «Этажи» стартовала выставка Мари Лозье — визуальной художницы, которая создает свои работы по достаточно радикальным принципам. TNR посмотрел на это живьем и поговорил с куратором Машей Годованной.

Мари Лозье — уникальный пример того, как человек может превращать простую документалистику в произведение искусства с помощью намеренного ухудшения качества и безоговорочного понимания, кого и зачем нужно снимать. Шестнадцатимиллиметровая пленочная камера, кривые склейки, зернистость, рассинхрон звука и персонажи в диапазоне от Дженезиса Пи-Орриджа, Алана Веги и Пичес до, к примеру, патологически странных девушек-рестлерш — Мари визуализирует всю эстетику нью-йоркской no wave-тусовки, ловит уходящую натуру и возвращает нам наш 77-й. По факту это чистый панк: качество не важно, важен драйв, не слушай никого, делай все сам. В «Этажах» ее работы представлены на 13-ти экранах, и на видеоарт ни одна из них не похожа — это полноценные короткометражные фильмы, в которые нужно всматриваться, и которые важно понимать и принимать. Мы пообщались на эту тему с куратором выставки Машей Годованной.

Собственно, я сама кино- и видеохудожник, и Мари моя очень хорошая старинная знакомая еще со времен, когда я жила в Нью-Йорке. Мы были в одной экспериментально-андеграундной тусовке, и я очень хотела сделать некую ретроспективу, представить ее работы в России. Традиция американского экспериментального кино абсолютно не знакома российским зрителям и, соответственно, сама форма такого повествования является непривычной. Безусловно, когда мы говорим о кино, нам представляется чистая выхолощенная картинка, очищенная от каких-то примесей — действительных, настоящих: грязи, неровностей, отсутствия фокуса или синхронного звука. Нам все это кажется непрофессиональным — в то же время, существует традиция, которая, наоборот, считает, что это и есть кино.

Ты можешь достигнуть максимального уровня интимности с человеком, если ты снимаешь документальный фильм о герое только тогда, когда ты с ним тет-а-тет: ты, камера и человек. Тебе не нужно, например, ставить дополнительный свет — это такой панковский метод создания работы. Ты просто находишься с человеком, который забывает о том, что есть камера: он общается с тобой, ведет себя абсолютно естественно, поэтому эти характеристики — непредсказуемость, неожиданность, пренебрежение какими-то регламентированными правилами киноповествования — и представляют собой ценность. Не нужно забывать, что есть прелесть в чем-то несовершенном, и что картинка в HD-формате не является тем максимумом, к которому нужно стремиться киношнику.

Это абсолютный DIY, и у этого есть романтическая сторона. Но есть и другая — темная: то что ты делаешь, может восприниматься стремно, может рассматриваться профессиональным сообществом как нечто непрофессиональное. Затрачивается дикое количество времени, чтобы продраться через материал, который ты получаешь. Такой способ создания кино не является приманкой для финансирования — большинство фильмов, которые представлены на выставке, созданы Мари на собственные средства. Это система самоподдержания, когда ты делаешь кино не из-за того, что у тебя есть деньги или у тебя есть, не знаю, продюсер, а из-за того, что это движет тобой изнутри.

Ты можешь достигнуть максимального уровня интимности с человеком, если ты снимаешь документальный фильм о герое только тогда, когда ты с ним тет-а-тет: ты, камера и человек. Тебе не нужно, например, ставить дополнительный свет — это такой панковский метод создания работы.

Я отбирала все работы достаточно тщательно, за каждую я могу подписаться и сказать, что эта работа мне близка и интересна, и определить ее ценность — почему она важна в данном конкретном контексте. Роль куратора как раз и заключается в том, что он представляет то, что близко и интересно лично ему, чем он хочет поделиться; он выступает медиатором между художником (особенно иностранным) и российской публикой. Поэтому я и осознаю свою роль как человека, который соединяет две достаточно разные культуры — экспериментальное кино, иной, альтернативный взгляд на кинематографию, возможность создания портретов и настроенную на классику публику.

1 / 2

У меня нет любимой работы, все работы Мари мне очень близки и интересны. Тот же Алан Вега — это законченный портрет конкретного человека. Нам представлен человек (возможно, в связи с его возрастом) уходящей эпохи и культуры. Он запечатлен в кругу своей семьи, в интимном и приватном пространстве — это харизматичная фигура, повлиявшая на многие поколения музыкантов и любителей такой музыки. Та же Пичес — у нас на выставке представлено две работы: одна из них это десятиминутный трейлер, «закуска» к полнометражному фильму, над которым Мари работает прямо сейчас. Даже в своей незавершенности трейлер выглядит как десятиминутный короткометражный фильм — мне это кажется интересным как мысль художника, находящегося в процессе создания.

Большинство фильмов, которые представлены на выставке, созданы Мари на собственные средства. Это система самоподдержания, когда ты делаешь кино не из-за того, что у тебя есть деньги или у тебя есть, не знаю, продюсер, а из-за того, что это движет тобой изнутри.

Мы старались пригласить Мари в Петербург, но помешали ряд факторов, в том числе ее интенсивное расписание и финансовый кризис. Но я очень надеюсь, что мы сделаем вернисаж, где под занавес Мари покажет фильм «Баллада о Дженезисе и леди Джей» — для нее это очень важно, ее мама родилась в России. Несколько лет назад, когда я была в Нью-Йорке, я подарила ей диск Булата Окуджавы, и она была безумно счастлива, потому что все, что касается России, вызывает для нее интерес.

В дальнейших планах — представить еще одну художницу, уже из Испании, Мари Каньяс. Она является абсолютно шедевральным мастером в формате found footage, где она через процесс пост-продакшна создает феерические критические эссе в иной кинематографической форме. Случится это уже в апреле-мае. В этом и заключается прелесть данного конкретного пространства: вы можете прийти, посмотреть и пересмотреть. В экспериментальном кино нужно разобраться: то, что вас смущает, в первый раз вызывает отторжение — «ну что за ерунда» — потом может привлечь. Кажется, такой способ восприятия, особенно в нашем контексте нарастающей изоляции, помогает сформировать для себя ценность современного искусства.