The Voronezh Room запускает серию публикаций на тему состояния городской среды и культуры. Неизвестный гражданин расскажет дерзко и с пристрастием о городе, культуре и людях. Я сижу в этом Hell city, который мне кажется похожим на рваный ритм «точка-тире-точка-тире» в радиопередаче с Луизитанией. Нервный, но без гармонии, уверенный, но без почерка. Северный Сочи с недоделанным море. И все-таки здесь есть нитевидный пульс, дающий веру в то, что я и город будут жить. Доброе утро, Воронеж. Когда мы просыпаемся, мы ворчим, одеваемся, целуем в лоб ребенка и бежим сквозь пробки отвоевывать свой кусочек хлеба. Этот год был интересен и смешон, словно Петрушка. Революции креативного класса не случилось: креативный кластер оказался мыльным пузырем, паства оказалась стадом, а выдающий себя за пастыря оказался Хлестаковым. Последняя революция на территории нашего края случилась не в 1917 году, а в эпоху, когда мамонты были истреблены человеком и силами природы. С тех пор населяющие этот край люди предпочитают сидеть на пятой точке и ждать манны небесной. История постоянно повторялась: попавшие в этот рай оказывались в тупике, и только «волшебные пендали» или вызовы Истории заставляли жителей то осваивать новые океаны, то строить флот, ракетные двигатели или покорять небо.
Рай притягивал, но это была обманка, тупик, болото. Это была русаличья страна, рождающая своих героев. Это место Сирен, этот «рай», Донская Либерия казаков притягивал, хоронил или отправлял своих героев в ссылку. Петр Первый, бегающий по воронежским высотам на ходу раздающий приказания, стремительный темп, заново перекроивший город. Спустя уже несколько лет погрузился в сладкую дремоту, вплоть до пугачевщины. Город, живущий мегациклами, которые человеческая душа не в силах даже осознать.
Увы, чиновники и претендующие на элиту, словно медведи-молотобойцы, имеющие в своем умственном арсенале всего два качества — усердие и классовое чутье, не знали чувство меры и ритма. Они превращали вино в уксус, а благие намерения — дорогу в ад, и при этом с любовью.
Когда родился Иван Бунин, еще не было мотоциклов и хиппи. Яблоневые сады еще будоражили душу писателя, но в России уже были вырублены не только вишневые сады, но и сосланы в ссылку их бывшие владельцы. Воронеж для Бунина — провинциальный город: зимний, привокзальный, город мечты и далекого детства. От него остались только аллеи каштанов на центральных улицах города и ряды тополей, по словам краеведов посаженные чуть ли не рукой Петра I или Витуса Беринга. В его замечательном произведении «Жизнь Арсеньева» и ,например, «Натали» есть упоминания о городе, о заснеженном городе... и потому возвращаясь в город зимой, я вспоминаю Бунина.
Очередное лето подобралось, словно клерк из муниципалитета. Дороги в дворах были разбиты, но кое-где уже ложился теплый асфальт, сглаживая падающие словно в дыру проклятья горожан, в очередной раз споткнувшихся о бордюр или развалившуюся плитку.
В черной дыре воронежских мостовых провели свои дни Осип Мандельштам и Андрей Платонов. К счастью для Пушкина, проезжавшего по тракту на Кавказ, он, наверное, заехал бы к своему знакомому поэту Дмитрию Веневитинову. Кто знает весьма возможно, что здесь бы родились стансы или очередной экспромт в альбом провинциальной барышни.
Зимы в городе стали ватными, влажными, словно шамкающие губы старухи процентщицы. Воронежская земля могла приютить гения, но не смогла родить достойных сыновей? Могла родить, но не смогла удержать. И ее блудные дети никогда не возвращались из своего путешествия умирать на родину. Видимо, в Воронеже не было ничего такого, что могло бы заставить их вернуться.
Бедность, которая больше развращала своею простотой, чем воспитывала желание к иной жизни, втягивала своей чахоточной немощью и хоронила молодого поэта, подбросив, словно Бодлеру сифилис. Жалкий и нелепый быт уничтожал воронежских поэтов вроде Кольцова, или становился местом ссылки. Наверняка очутившись на железнодорожном вокзале 25 июня 1934 года Мандельштам скучно пробормотал что-то вроде: Жизнь упала как зарница, как в стакан воды ресница.
Природа еще не была готова увенчать его голову венцом из тополиного пуха, готовя ему терновый венец Мне иногда даже чудится, что в архивах можно найти неопубликованные строки поэта. И спустя много лет город больше похож на Некрополь, где много памятных досок, могильных камней и разрушенных зданий. И только обрезанные словно мужественные органы высотки, заполонивших город, напоминают об унылой импотенции мужчин, которые не смогли осуществить свою мечту, растворившись в текучке в прах.
Иллюстрации: Peter Martensen
Подпишитесь на нас: